Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






У радости тысяча имен 11 страница






Но, оказывается, слепоты можно избежать. Незадолго до того, как я отправилась в турне по Европе, мой окулист рассказал мне о том, что теперь делаются операции по трансплантации роговицы. Хорошо. Еще недавно моя болезнь считалась неизлечимой, а теперь ее лечат. Окулист сказал также, что мне придется ждать своей очереди несколько лет. Отлично. Стивен

 

навел кое-какие справки и выяснил, что чем скорее мне сделают операцию, тем она будет результативнее. Прекрасно. После операции у меня восстановится зрение.

Стивен находит больше информации, и мы узнаем, что все не так просто. Во-первых, в глазах остаются причиняющие неудобство швы; во-вторых, восстановительный период после операции длится от года до восемнадцати месяцев. Я связалась с прооперированной женщиной, и она рассказала, что уже прошло полгода после операции, а у нее в глазу все еще остается шесть швов, зрение по-прежнему далеко от идеального и ощущается сильная боль. Ничего страшного, я справлюсь.

Мне говорят: «Кейти, пора прекратить разъезжать по миру». Действительно ли это так? Кто может знать? Кто знает, что ждет меня в будущем? Пройдет ли операция успешно, или из этого ничего не выйдет, примет ли мое тело новую роговицу или отторгнет ее, буду ли я видеть или ослепну? В любом случае у меня еще не было опыта путешествий при подобных обстоятельствах. Реальность даст знать, что мне делать. А сейчас она указывает на то, что я должна продолжать перемещаться по миру.

Позже в Интернете Стивен обнаруживает информацию о новой операции по трансплантации роговицы («последнее слово в медицине», как сказал он с улыбкой), которая называется «десцеметова послойная кератопластика эндотелия». Практикует ее хирург Марк Терри из Портленда, штат Орегон, Операция длится всего час, делается без швов или, самое большее, с двумя-тремя швами, пересаживается не вся роговица, а только ее внутренний слой, и восстановительный период длится лишь несколько недель. Прекрасно.

Затем Стивен натыкается на форум, посвященный дистрофии Фукса, на котором живо обсуждается новая

 

методика. Люди пишут: «Ни в коем случае не делайте подобную операцию! Этот метод экспериментальный, он еще недостаточно хорошо изучен. Нет никаких гарантий, что дистрофия Фукса не возобновится из-за частичной трансплантации роговицы. Не допускайте, чтобы вас использовали в качестве подопытных кроликов!» Хорошо. Может быть, лучше остановиться на традиционной методике трансплантации.

Стиве}) продолжает собирать информацию, беседует с некоторыми своими друзьями-врачами, и мы снова склоняемся к мысли о новой операции. Здорово. Эта операция гораздо проще. Почему я знаю, что мне нужна операция? В конце концов, я не нуждаюсь в глазах. Но боль становится все сильнее, и временами она почти нестерпима; она мешает мне эффективно делиться с людьми исследованием. Это указывает мне на способ действий.

А прямо здесь и прямо сейчас все прекрасно, и я ничего не знаю о том, что случится в будущем. Я диктую эту главу Стивену после того, как закапала в правый глаз специальные обезболивающие капли. Весь день я занималась своей работой, а потом в течение часа подписывала книги, пока не разболелся глаз. Все просто замечательно: Стивен, печатающий то, что я говорю; легкий ветерок, струящийся в комнату отеля через открытую балконную дверь; небо Стокгольма; переполняющее меня чувство благодарности к двум врачам — к матери Паскаля, которая экспресс-почтой переправила мне из Франции обезболивающие капли, а также к отцу Густава, выписавшему рецепт на подобные капли, но другой фирмы, которые можно купить здесь, в Стокгольме. Они тоже поступили согласно указанию реальности, и благодаря им я сейчас снова могу нормально работать. А завтра утром Густав после завтрака отвезет нас в аэропорт, и мы со Стивеном полетим в Амстердам. Кто знает, как завтра будет чувствовать себя мой глаз? Мне известно лишь одно: как здорово сидеть здесь, делать то, что я делаю, и быть тем, что есть.

Чью роговицу мне пересадят? Кто умрет и даст мне шанс видеть, если операция окажется успешной? Подобно мне и вам, этот человек умрет тогда, когда придет его час, не раньше и не позже, и я унаследую принадлежащую ему роговицу. Кто он? Мужчина или женщина? Молодой или пожилой? Черный, белый или желтый? (Один дорогой мне человек из Германии, любящий Работу, предложил отдать мне свои роговицы. Стивен поблагодарил его и сказал, что подобный дар невозможен, поскольку донор еще жив.) Мне нравится то, как реальность проявляет себя. Мне нравится мысль о том, что, когда я умру, мое тело тоже может послужить на благо других людей. Возьмите мое сердце, мои органы, мои обретшие вторую жизнь глаза, все, в чем вы нуждаетесь и что может быть использовано, — в любом случае все это не принадлежит мне и никогда не принадлежало.

Я готова к тому, что ослепну, если операция не будет успешной. Я уже почти слепая. Я прохожу через терминалы аэропортов и не вижу никаких знаков и информации на табло Я иду по коридорам отелей, а перед глазами у меня сплошная пелена. Я стою перед сотнями людей на своих семинарах и не в состоянии разглядеть не то что их лица, но даже поднятые руки. Я живу в мире без лиц, без красок — замечательном мире, в котором все так просто.

Стивен видит и читает без очков, поэтому во время завтрака в буфете отеля он показывает мне, где взять яйца всмятку, кофе без кофеина, тосты, йогурт, фрукты. С его помощью я хорошо ориентируюсь у буфета. Я знаю, что мне совсем не обязательно видеть те или иные блюда. Я их ощущаю, так же как ощущаю сияние мира.

2 31

 

Я ставлю еду на поднос и иду вслед за Стивеном по большому залу буфета. Я смотрю по сторонам, пытаясь увидеть человека, который должен присоединиться к нам, чтобы обсудить кое-какие вопросы. Перед моими глазами почти сплошная тьма, и все-таки в ней видны более темные тени. Одна из теней движется мне навстречу. Я спрашиваю у Стивена: «Дорогой, это Питер?» И Стивен отвечает: «Да, это он». Даже если бы Стивена не было рядом, для меня не представило бы трудности подойти к этой тени и спросить. «Питер, это вы?» Но сегодня реальность так добра ко мне, что нет необходимости преодолевать препятствия в виде отодвинутых стульев и спотыкаться о какие-то предметы на полу.

Я всегда знаю, что путь свободен. И даже если я спотыкаюсь и падаю, я радуюсь своему падению. Падение равно не-падению. Подняться или остаться лежать на полу — одно и то же. Единственная возможность познать то, что есть, — не отделять себя от происходящего. В этом и заключается постоянное пребывание в состоянии любви с тем, что есть.

Я вижу добро повсюду. Временами оно выглядит как деревни, которые сравняло с землей цунами. А иногда оно предстает передо мной в виде мужчины, потерявшего обе ноги, или другого мужчины, получившего долгожданное повышение по службе, или женщины, настолько тучной, что ей трудно нагнуться. Добро может иметь вид зловония из канализационного люка или облаков, медленно проплывающих по голубому небу. Я больше не верю в то, что мужчина, потерявший ноги, не должен был остаться без них. Я вижу, как он хочет вернуть их; вижу, как он думает, что нуждается в них; вижу, как он несчастен от того, что верит в это. Я вижу, что причиной его страдания является война с реальностью. Сама по себе потеря ног не может привести к страданию; оно возникает от желания иметь то, чего нет.

 

«Я должен был», «я не должен был», «ты должен был», «ты не должен был», «я хочу», «мне нужно» — эти неисследованные мысли искажают наше восприятие добра, которое так же обычно, как трава. Когда вы верите в эти мысли, вы сужаете свой ум; суженный ум не позволяет вам понять, почему потеря ног есть добро, почему добром является слепота, болезнь, голод, смерть, деревня, смытая цунами, весь мир, наполненный страданием. Вы остаетесь в неведении о добре, которое присутствует во всем, что вас окружает; вы лишаете себя восторга, сопровождающего осознание того, что любой опыт — проявление добра. Какими бы ни были ваши мысли, реальность всегда остается тем, что есть. Она не последует за вашими представлениями о том. что должно быть, и не станет дожидаться вашего разрешения на какое-то действие. Реальность всегда остается тем, что есть, абсолютным добром, независимо оттого, понимаете вы это или нет.

 

Попытайтесь сделать людей нравственными, и вы заложите основу для зла.

Б

ыть присутствующим — значит жить, не контролируя реальность, и всегда радоваться тому, что есть. Для людей, уставших от боли, нет ничего хуже, чем пытаться контролировать то, что не подлежит контролю. Если вы хотите подлинного контроля, отбросьте иллюзию контроля. Позвольте жизни проживать себя через вас. Ведь на самом деле так оно и есть. Вы просто рассказываете историю о том, чего нет, и эта история никогда не станет реальностью. Вы не являетесь творцами дождя, солнца или луны. У вас нет контроля над своими легкими, сердцем, дыханием или зрением. Сейчас вы здоровы и жизнерадостны, а в следующее мгновение ситуация может полностью измениться. Стараясь уберечь себя от беды или болезней, вы становитесь очень осторожными и из-за этого можете вообще упустить жизнь. Любой опыт полезен для нас. Я люблю повторять: «Не стоит быть таким осторожным, можно пораниться».

Невозможно сделать людей высокоморальными — они такие, какие есть, и делают то, что делают, не оглядываясь на существующие законы. Вспомните эпоху сухого закона. Я слышала, что поправка о сухом законе была предложена исполненными благих намерений, высокоморальными людьми, которые просто хотели уберечь нацию от соблазна алкоголя Их благое намере

 

ние, конечно же, потерпело крах, поскольку трезвость может прийти только изнутри. Нельзя заставить людей быть трезвыми, честными или добрыми. Вы можете до хрипоты говорить о том, как важны нравственные ценности, а люди по-прежнему будут поступать так, как считают нужным.

Самый лучший и единственно эффективный способ переубедить другого человека — стать примером для подражания, а не навязывать свою волю. Я тоже пыталась привить моим детям нормы морали, объясняя, как следует и как не следует поступать, что им должно нравиться, а что не должно. Я старалась быть хорошей матерью, полагая, что это именно тот путь, который сделает их хорошими людьми. Когда мои дети поступали не так, как мне хотелось, я испытывала досаду или наказывала их, веря в то, что это пойдет им на пользу. Так что на самом деле я учила их нарушать установленные мною законы и при этом быть очень осторожными, чтобы не попасться. Я вынуждала их изворачиваться и лгать ради иллюзорного мира в семье. Многое из того, что я учила их не делать, я делала сама и не признавалась им в этом, а иногда это происходило даже на глазах у детей. И я ожидала, что они не будут совершать неблаговидных поступков только потому, что я так хотела. Это не работало. И я не испытывала ничего, кроме замешательства.

Я потеряла своих детей двадцать лет назад. Я пришла к пониманию, что они никогда не принадлежали мне, Потеря была тотальной: они действительно умерли для меня. Я обнаружила, что тех людей, за которых я их принимала, на самом деле никогда не существовало. А сейчас мне даже трудно описать ту близость, которая существует между нами. Теперь, когда мои дети спрашивают меня, как им поступить, я отвечаю: «Не знаю, милая», «Тебе виднее, мой дорогой». Или говорю: «Я могу рассказать, как я сама поступала в подобных ситуациях. И знайте, что я всегда готова выслушать вас. Я буду любить вас независимо от того, какое решение вы примете. Любое ваше решение будет в моих глазах правильным. Я обещаю вам это». Так в конце концов я научилась говорить своим детям правду.

Родители причиняют себе боль, думая, будто им известно, что лучше для их детей. Навязывать кому-то свое мнение — безнадежное занятие. Пытаясь оберегать и защищать своих детей, вы делаете их беспокойными и зависимыми. Но если вы исследуете свой ум и научитесь мысленно не вмешиваться в дела своих детей, то в вашем доме обязательно появится образец для подражания —тот, кто знает, как быть счастливым. Ваши дети заметят, что вы действуете заодно с ними и что вы счастливы, и они начнут следовать вашему примеру. Вы научили их быть беспокойными и зависимыми, а теперь они начнут учиться чему-то еще, они узнают, что такое свобода.

Именно это случилось с моими детьми. Они просто больше не видят никаких проблем. Находясь в присутствии человека, у которого нет проблем, они перестают за них цепляться. Если ваше счастье зависит от счастья ваших детей, вы превращаете их в своих заложников. Думаю, гораздо разумнее ни во что не вмешиваться и находить в этом счастье. Это называется безусловной любовью.

Как я могу давать своим детям какие-либо советы, если не знаю, что для них лучше? Если их занятия приносят им счастье — это то, чего я хочу; если они приносят им несчастье — это то, чего я хочу, потому что так мои дети учатся тому, чему я никогда бы их не научила. Я приветствую то, что есть, и они доверяют моим чувствам, как доверяю им я сама.

 

У мастера нет определенной цели, он извлекает пользу из всего, что приносит ему жизнь.

 

Когда у вас нет цели, вы можете двигаться куда.угодно. Вы понимаете: все, что бы ни принесла вам жизнь, есть благо, и поэтому готовы принять любой опыт. В жизни нет того, что мы называем несчастьем. Несчастье — это просто неисследованная мысль.

Если нет веры в убеждения, то нет и разделения. Несчастье и счастье равны. Вы можете проснуться на Марсе или обнаружить себя в аду, и у вас не будет никаких проблем, потому что Работа живет внутри вас. Вы можете пережить самые необычные состояния ума или эмоции, которые подавляли в себе десятилетиями. Вы можете оказаться лицом к лицу с самым сильным из своих страхов, но если вы исследуете свои мысли, то совершенно не важно, с чем вы встречаетесь и в каком направлении двигаетесь. Без ваших верований вы можете быть всем, чем пожелаете. А если вы привязаны к истории о себе, исследование освободит вас от нее.

Однажды — это было в 1986 году — я зашла в торговый центр и увидела старушку, которая двигалась мне навстречу, опираясь на ходунки. На вид ей было лет девяносто. Ее спина согнулась, словно под тяжестью груза, а на лице застыла гримаса боли. Миновав ее, я, к своему ужасу, заметила, что смотрю на себя глазами этой старушки. Я видела женщину с телом Кейти — здоровую, бодрую и сияющую. Я наблюдала за ней, за ее стремительной и беззаботной походкой, когда она сворачивала за угол, и осознавала себя в тот момент очень старой. Я переживала боль той старушки — не как ее боль, а как свою собственную. Я ощущала исходящий от меня запах тлена, видела свою дряблую, морщинистую плоть, чувствовала, как боль пронзает мои суставы при каждом движении. Меня приводило в ярость то, как медленно я передвигаюсь. В голове вертелась мысль: «Я хочу двигаться так же быстро и непринужденно, как эта молодая женщина. Жизнь так несправедлива».

А затем мне открылся весь ужас этой ситуации. Если бы я попыталась описать этот ужас, это выглядело бы так: «О Боже, я в ловушке! Я считала себя молодой и сияющей женщиной. Это была ошибка, и теперь мне никогда не выбраться из этого ужасного тела. Я останусь в нем навсегда!»

И сразу же началось исследование: «" Я есть это тело" — правда ли это? Правда ли, что я останусь в нем навсегда? Как я реагирую, когда верю в эту мысль? Кем бы я была без этой мысли?» Вопросы возникали сами собой, они не приходили следом за мыслями: мысли и вопросы появлялись одновременно и уравновешивали друг друга. Вместе с ужасом я пережила глубокую нежность и полное, безоговорочное приятие себя. Я больше не испытывала дискомфорта.

С этого момента, пребывая в новом для меня состоянии, я благословляла жизнь в себе, я любила старую женщину, которая жила во мне, и наслаждалась ее медленными движениями, морщинистой плотью, болью, запахом тлена, который теперь казался мне таким же свежим, как аромат весенних цветов. Я оказалась способной полюбить в себе это старое тело и нашла в нем идеальное прибежище. У меня не возникало ни малейшего желания быть кем-то еще. Я не хотела ничего, кроме того, что у меня было Осознав это, я, к своему изумлению, обнаружила, что я та самая Кейти, идущая стремительной походкой по магазину и сворачивающая за угол, — у меня снова было тело бодрой, сияющей женщины, которое казалось потерянным навсегда.

Я смогла почувствовать себя в старом, разрушающемся теле так же комфортно, как чувствую себя сейчас, когда я снова стала Кейти. Люди удивляются, почему я могу смотреть на свою руку и приходить от этого в состояние экстаза. Для меня это то же самое, что и навсегда быть заключенной в теле, которое почти умерло. Благодаря исследованию любое состояние освящено любящим осознанием. После пережитого опыта все стало детской игрой, свободой в любом месте, где бы я ни оказалась, танцем и бестелесностью всего сущего.

Исследование — это милость. Оно пробуждается внутри вас и начинает свою собственную жизнь; никакое страдание неспособно противостять ему. Исследование поглощает вас целиком, и тогда уже не имеет значения, что вам приносит жизнь — «благо» или «несчастье». Вы открываете свои объятия самому страшному, что может случиться, поскольку исследование будет поддерживать вас и мягко проводить через любой опыт. Благодаря исследованию даже самая неразрешимая проблема становится приятным, естественным явлением, возможностью для самореализации. И когда другие люди переживают ужас, вы являетесь воплощением ясности и сострадания — и одновременно живым примером для подражания.

 

БО

 

Не сопротивляйтесь злу, и оно исчезнет само по себе.

Жизнь проста. В ней все случается для вас, не с вами. Все случается как раз в нужный момент — не раньше, и не позже. Не обязательно любить это — просто так легче жить. Если у вас есть проблема, это может означать только одно: вы не исследовали свои мысли. Как вы реагируете, когда верите в то, что прошлое должно быть другим? Вы боитесь привязаться к этой мысли, поскольку то, чему вы сопротивляетесь, продолжается. Вы цепляетесь за свой стрессовый мир, — мир, который существует только в вашем воображении; вы живете словно в страшном сне. Попытки сопротивляться реальности причиняют вам боль, потому что, сопротивляясь реальности, вы сопротивляетесь самому себе.

Когда вы знаете, как исследовать мысли, никакого сопротивления нет. Вы готовы принять самый страшный из своих кошмаров, так как он оказывается не более чем иллюзией, и четыре вопроса Работы становятся той техникой, которая помогает вам погрузиться в себя и осознать это. Вам не нужно двигаться на ощупь во тьме, чтобы найти путь к свободе. Вы можете просто сесть, расслабиться, задать себе четыре вопроса и сделать развороты — в любое время, когда вы захотите.

Девятнадцать лет назад у меня на лице была большая опухоль, которую успешно удалили. К тому времени я уже нашла исследование — а исследование нашло меня, —так что никакого дискомфорта по поводу своей опухоли я не испытывала. Напротив: я радовалась тому, что она появилась, и была счастлива, когда меня от нее избавили. Выглядела она весьма впечатляюще, поэтому до операции я любила бывать на людях. Люди глазели на мою опухоль, но делали вид, что не смотрят на нее, и это меня забавляло. Маленькие дети могли разглядывать мою опухоль очень долго, пока их с нотациями не уводили родители. Неужели они думали, что повышенное внимание со стороны их детей могло меня обидеть? Или я казалась им чем-то вроде монстра? Я не ощущала себя такой. Для меня опухоль на лице была нормальным явлением, реальностью. Иногда я замечала, как кто-нибудь смотрит на меня в упор, потом отводит взгляд, затем снова смотрит и отводит взгляд, и это продолжалось до тех пор, пока наши взгляды не встречались и мы не начинали дружно смеяться. Я воспринимала свою опухоль без истории, и человек, смотревший на меня, в конце концов начинал воспринимать ее так же — спокойно и с юмором.

Все в нашей жизни оборачивается даром — и это важный момент. Все, что представлялось вам уродством, превращается в свою полную противоположность. Но узнать это можно, только сохраняя свою внутреннюю целостность, погружаясь в себя и извлекая на свет свою собственную правду — а не ту, которую предлагает мир. И она обязательно откроется вам. Вам не нужно ничего делать, Единственное, за что вы несете ответственность, — ваша собственная правда в данный момент. И исследование приведет вас к ней.

Однажды я проводила Работу с женщиной, которая стеснялась своих пальцев. Она болела ревматоидным артритом с семнадцати лет и была уверена в том, что ее пальцы деформированы. Она считала, что ее пальцы не такие, как у нормальных людей, и сильно страдала от этого. Она даже стеснялась показывать их людям.

 

Но ее пальцы были нормальными — нормальными для нее. Она просыпалась с ними каждое утро с тех пор, как ей исполнилось семнадцать. В течение двадцати семи лет у нее были нормальные пальцы. Она просто не замечала этого.

Как вы реагируете, когда верите в то, что с вами не все в порядке? Вы испытываете стыд, печаль, отчаяние. Кем бы вы были без этой мысли? Вы относились бы к своему состоянию совершенно спокойно и любили бы его; вы осознавали бы, что оно абсолютно нормально — для вас. И даже если девяносто девять процентов людей будут смотреть на это по-другому, их представления о норме не имеют никакого отношения к тому, что нормально для вас. Поэтому страдания той милой женщине причиняли вовсе не ее пальцы, а спор с реальностью.

Давайте позволим друг другу иметь изъяны, потому что они являются нормой. Скрывая свои изъяны, вы учите других прятать их изъяны. Я люблю повторять, что каждый из нас ждет учителя, только одного, который позволил бы нам быть теми, кто мы есть. Вы — такие, какие вы есть: высокие или маленькие, осанистые или сутулые. Это дар. Отрицание этого дара причиняет боль. Кто еще может позволить всем нам быть свободными, если не вы? Сделайте это ради своего же блага, и другие последуют за вами. Они — отражение вашего мышления, и, освободив себя, вы сделаете свободными их.

 

Смириться — значит довериться Дао.

Никто не может ответить, почему имеет место то или иное явление. Единственно правильным ответом может быть: Потому что это то, что есть. Почему светят звезды? Потому что они светят. Почему стакан на столе? Потому что он на столе. В реальности нет никакого почему. Бесполезно задавать вопрос, который уходит в никуда, — разве вы не замечали? Наука может дать вам ответ на такой вопрос, но за каждым ее потому что всегда будет стоять еще одно почему. Окончательного ответа просто не существует.

Нет ничего, что нужно знать, и никого, кто хочет знать. Просто получайте удовольствие, задавая вопросы, поскольку на них есть миллионы ответов — так же много, как звезд на небе, — но ни один из них не является истиной. Наслаждайтесь звездами, но не думайте о том, что скрывается за ними. В конце концов, так ли уж важно знать ответ?

Работа замечательна тем, что она оставляет вас с тем, что есть, с тем, что находится за пределами любых ответов. Она лишает вас всяких представлений о том, каким вы должны быть. Она оставляет вас без моделей поведения, идеалов, без цели быть мудрым или духовным. Вы просто видите то, что есть.

Я люблю говорить: «Не пытайтесь перехитрить свою природу». Я имею в виду, что не нужно стремиться быть духовным; нужно просто быть честным. Это болезненно — притворяться более развитым, чем вы есть, брать на себя роль учителя, в то время как было бы добрее по отношению к себе оставаться учеником. Исследование позволяет найти истину, которая не всегда выглядит так, как вы ее себе представляете. Истину не интересует ваша духовность. Истина уважает только себя — такую, какой она предстает перед вами в данный момент. И в ней нет ничего серьезного; это просто Бог, смеющийся над космической шуткой.

Если кто-то приближается к вам с пистолетом, собираясь убить вас, и вы испытываете при этом страх, бегите не раздумывая. Такая реакция не менее духовна, чем любая другая. Но если у вас нет убеждения по поводу этого — вы свободны. Вы можете убежать или остаться — это не имеет значения, потому что в любом случае вы сохраните спокойствие. Вы, например, можете в этот момент думать: «О, он собирается меня убить». Или просто делать маникюр. Это и есть свобода.

 

Почему древние мастера почитали Дао?

Потому что, находясь в единстве с ним, вы обретаете то, что ищете, а совершая ошибку, получаете прощение.

Мне нравится, что нечто по-настоящему ценное нельзя ни увидеть, ни услышать. Оно — ничто, и оно — все; оно нигде, и оно прямо у вас под носом — это и сам ваш нос, и все остальное. К нему нельзя приблизиться и до него невозможно дотянуться, потому что, как только вы начинаете искать его, вы его теряете. За ним можно только наблюдать.

Ничто из сказанного не является истиной, так же как не. может быть истиной ни одна из возникающих в вашем уме мыслей. Нет ничего, и в то же время вот он — мир. Солнце в небе. Мостовая. Собака, бегущая по ней. Все приобретает значение, потому что вы не навязываете реальности своих мыслей.

Когда вы понимаете, что вы едины с реальностью, вам нечего искать — у вас есть все, что вам нужно. И если вам кажется, что вы совершили ошибку, к вам сразу же приходит осознание того, что это была не ошибка; это было то, что должно было случиться, — потому что оно случилось. До того как это случилось, существовало бесконечное число возможностей, но затем осталась только одна. Чем яснее вы осознаете, что все ваши «должно было бы», «могло бы», «следовало бы» являются результатом неисследованных мыслей, тем сильнее вы цените то, что приняли за ошибку, и то, к каким результатам она привела. Понимание этого факта есть прощение во всей его полноте.

 

БЗ

 

Действуйте, не совершая усилий.

 

Когда я привожу к себе домой одну из моих вос-1\хитительных внучек, я вытираю ей нос, целую ее, сажаю на высокий стульчик, кормлю — и я делаю это ради себя. Любя ее, я люблю себя, Я не вижу никакой разницы между нами. И поскольку я люблю себя, я могу любить каждого, кто появляется в моей жизни. В сорок три года я стала своим первым ребенком. Я полюбила себя, и эта любовь безусловна. Сила такой любви велика. Сотни тысяч людей, следуя моему примеру, учатся любить себя. Так они говорят мне.

Я влюбилась в себя февральским утром 1986 года. После нескольких лет убийственной депрессии я оказалась в клинике. Примерно неделю спустя я проснулась на полу своей палаты в мансарде (поскольку считала себя недостойной спать на кровати) и почувствовала, что по моей ноге ползет таракан. Я открыла глаза. Первый раз в жизни я видела реальность без каких-либо идей о ней. без мыслей и внутренней истории. Весь мой гнев, все мысли, которые меня беспокоили, весь мой мир и мир вообще — все исчезло. Меня тоже не было. Как будто бы тем февральским утром на полу мансарды проснулось нечто другое. Оно открыло свои глаза. Оно смотрело глазами Кейти. Оно было свежим, сияющим, новым; оно оказалось здесь впервые. Все было неузнаваемо. И это было восхитительно!

Смех поднимался из глубины и вырывался наружу. Новое существо дышало и пребывало в состоянии экстаза. Опьяненное радостью, оно жаждало всего. Для негоне было ничего отдельного, ничего неприемлемого. Все было его собственным «Я». Впервые я — оно — испытывала любовь к своей жизни. Потрясающе!

Все это имело место за пределами времени. Но когда я облекла это в слова, все встало на свои места и наполнилось смыслом. Там, на полу, я осознала, что между моим сном и тем мгновением, когда по моей ноге прополз таракан и появились мысли и мир, не было ничего. В этот момент родились четыре вопроса Работы. Я поняла, что ни одна мысль не является правдой. Все исследование уже присутствовало в этом понимании. Это было похоже на то, как с лязгом затворяются ворота. Проснулась не я — проснулось исследование. Проснулись две полярности, две части — левая и правая, нечто и ничто всего сущего. Я осознала это в то мгновение, когда пребывала вне времени.

Скажем так: когда я лежала там в состоянии осознания — как осознание, — появилась мысль: «Это нога», и в тот же миг я поняла, что это не было правдой, и испытала прилив радости. Я видела, что все было не тем, чем казалось. Это — не нога; это — не таракан. Это не было правдой, и тем не менее была нога, был таракан. Но они не имели имени. Не существовало никаких слов, которыми можно было бы назвать стену, потолок, лицо, ногу, таракана или что-то еще.

То, что пробудилось, видело все тело целиком, видело себя без имени. Не было ничего, что существовало бы отдельно от него, за его пределами, все оно было пронизано вибрациями жизни и радости, и все это было одним непрерывающимся переживанием. Любые мысли о возможности нарушить эту целостность, увидеть что-то за пределами себя не были бы правдой. Нога была там, но она не являлась отдельной сущностью, и называть ее «ногой» или как-то еще казалось абсурдным.

Смех продолжал изливаться из меня. Я видела, что «таракан» и «нога» — это просто имена для радости, что существует тысяча имен для радости и в то же время у возникающей в данный момент реальности не было никакого имени. Это было рождение осознания: мысли, отражающие самих себя и возвращающиеся к себе же; восприятие себя единой со всем сущим, утонувшей в океане собственного смеха.

Затем оно поднялось, и это тоже было потрясающе. Не было никаких мыслей, планов. Оно просто поднялось и пошло в ванную комнату. Оно подошло к зеркалу, посмотрело в глаза своего собственного отражения — и все поняло. Ощущение от этого было даже глубже, чем от той радости, которое оно испытало, впервые открыв глаза. Оно влюбилось в существо, отражающееся в зеркале. Казалось, что женщина и осознание женщины постоянно сливались. Там были только глаза и чувство абсолютной безграничности, лишенное какого-либо знания. Как будто через меня — его — пропустили электрический заряд. Это существо было подобно Богу, дающему себе жизнь в женском теле, — такому любящему и сияющему, такому могущественному. И в то же время она знала, что этим Богом была она сама. Об этом говорила глубокая связь с глазами в зеркале. В этом не было никакого смысла — просто узнавание того, что завладело ею.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.014 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал